Лакирую действительность –
Исправляю стихи.
Перечесть – удивительно…Борис Слуцкий
КЛЮЧИЦА
Опасения не зная
и не ведая забот,
рана бывшая сквозная
в мускулах моих живёт.
Он осколок. Он приличный:
полтора на полтора.
Он спокойный и привычный.
Изредка ожжет с утра.
Сердце схватит, поиграет
и отпустит спустя миг.
Много он не забирает
времени и сил моих.
Кончилась война в Европе.
Мир. Иные времена.
А в моей ключице вроде
продолжается война.
Продолжается война,
вроде ни к чему она,
Но её врачам не вынуть
и хирургам не извлечь.
С нею мне и жить и сгинуть,
без неё ни сесть, ни лечь.
В этой маленькой войне
много может приключиться.
Эта самая ключица –
ключ ко многому во мне.
* * *
Всем лозунгам я верил до конца
И молчаливо следовал за ними,
Как шли в огонь во Сына, во Отца,
Во голубя Святого Духа имя.
И если в прах рассыпалась скала,
И бездна разверзается, немая,
И ежели ошибочка была –
Вину и на себя я принимаю.
* * *
Я строю на песке, а тот песок
ещё недавно мне скалой казался.
Он был скалой, для всех скалой остался,
а для меня распался и потёк.
Я мог бы руку долу опустить,
я мог бы отдых пальцам дать корявым.
Я мог бы возмутиться и спросить,
за что меня и по какому праву…
Но верен я строительной программе…
Прижат к стене, вися на волоске,
Я строю на плывущем под ногами,
на уходящем из-под ног песке.
1952 г.
* * *
А нам, евреям, повезло.
Не прячась под фальшивым флагом,
на нас без маски лезло зло,
оно не притворялось благом.
Ещё не начинались споры
в торжественно-глухой стране.
А мы – припёртые к стене –
в ней точку обрели опоры.
* * *
Запах лжи, почти неуследимый,
сладкой и святой, необходимой,
может быть, спасительной, но лжи,
может быть, пользительной, но лжи,
может быть, и нужной, неизбежной,
может быть, хранящей рубежи
и способствующей росту ржи,
все едино – тошный и кромешный
запах лжи.
* * *
Лакирую действительность –
Исправляю стихи.
Перечесть – удивительно –
И смирны и тихи.
И не только покорны
Всем законам страны –
Соответствуют норме!
Расписанью верны!
Чтобы с чёрного хода
Их пустили в печать,
Мне за правдой охоту
Поручили начать.
Чтоб дорога прямая
Привела их к рублю,
Я им руки ломаю,
Я им ноги рублю,
Выдаю с головою,
Лакирую и лгу…
Всё же кое-что скрою,
Кое-что сберегу.
Самых сильных и бравых
Никому не отдам.
Я ещё без поправок
Эту книгу издам!
* * *
Мне первый раз сказали: “Не болтай!” –
По полевому телефону.
Сказали: – Слуцкий, прекрати бардак,
Не то ответишь по закону.
А я болтал от радости, открыв
Причину, смысл большого неуспеха,
Болтал открытым текстом.
Было к спеху.
Покуда не услышал взрыв
Начальственного гнева
И замолчал, как тать.
И думал, застывая немо,
О том, что правильно, не следует болтать.
Как хорошо болтать, но нет, не следует.
Не забывай врагов, проныр, пролаз.
А умный не болтает, а беседует
С глазу на глаз. С глазу на глаз.
* * *
В двадцатом веке дневники
Не пишутся и ни строки
потомкам не оставят.
Наш век ни спор, ни разговор,
Ни заговор, ни оговор
Записывать не станет.
Он столько видел, этот век, –
смятенных вер, снесённых вех,
не вставших ванек-встанек, –
что неохота вспоминать.
Он вечером в свою тетрадь
Записывать не станет.
Но стих – прибежище души.
Без страха в рифму всё пиши.
За образом – как за стеною.
За стихотворною строкой,
Как за разлившейся рекой,
Как за броней цельностальною.
Лишь по прошествии веков
Из скомканных черновиков,
Из спутанных метафор
Все извлекут, что ни таят:
И жизнь, и смерть,
И мед, и яд,
А также соль и сахар.
* * *
Не сказануть – сказать хотелось.
Но жизнь крутилась и вертелась –
Не обойти, не обогнуть,
Пришлось, выходит, сказануть.
Попал в железное кольцо.
Какой пассаж! Какая жалость!
И вот не слово, а словцо,
Не слово, а словцо
сказалось.
* * *
От отчаяния к надежде
Я перехожу, но не прежде,
Чем надёжно удостоверюсь,
Что надежда тоже ересь,
Звук пустой, залп холостой –
Пустоты в пустоте отстой.
* * *
Слишком много чувствуем.
Слишком
Предаёмся тоскливым мыслишкам,
Пьём их мёд, принимаем яд,
Между тем как дела стоят.
А дела стоят, как столбы,
Вкопанные посреди судьбы.
А дела стоят, как надолбы,
Брошенные без всякой надобы.
А дела стоят, как опоры
Недостроенного моста,
По которому очень не скоро,
Никогда не пойдут поезда.
* * *
Будущее, будь каким ни будешь!
Будь каким ни будешь, только будь.
Вдруг запамятуешь нас, забудешь.
Не оставь, не брось, не позабудь.
Мы такое видели! Такое
Пережили в поле и в степи!
Даже и без воли и покоя
Будь каким ни будешь! Наступи!
Приходи в пожарах и ознобах,
В гладе, зное, в холоде любом,
Только б не открылся конкурс кнопок,
Матч разрывов, состязанье бомб.
Дай работу нашей слабосилке,
Жизнь продли. И – нашу. И – врагам.
Если умирать, так пусть носилки
Унесут. Не просто ураган.
КНОПКА
Довертелась земля до ручки,
докрутилась до кнопки земля.
Как нажмут – превратятся в тучки
океаны
и в пыль – поля.
Вижу, вижу, чувствую контуры
этой самой, секретной комнаты.
Вижу кнопку. Вижу щит.
У щита человек сидит.
Офицер невысокого звания –
капитанский как будто чин,
и техническое образование
он, конечно, не получил.
Дома ждут его, не дождутся.
Дома вежливо молят мадонн,
чтоб скорей отбывалось дежурство,
и готовят пирамидон.
Довертелась земля до ручки,
докрутилась до рычага.
Как нажмут – превратится в тучки.
А до ручки – четыре шага.
Ходит ночь напролёт у кнопки.
Подойдёт. Поглядит. Отойдёт.
Станет зябко ему и знобко…
И опять всю ночь напролёт.
Бледно-синий от нервной трясучки,
голубой от тихой тоски,
сдаст по описи кнопки и ручки
и поедет домой на такси.
А рассвет, услыхавший несмело,
что он может ещё рассветать,
торопливо возьмётся за дело.
Птички робко начнут щебетать,
набухшая почка треснет,
на крылечке скрипнет доска,
и жена его перекрестит
на пороге его домка.
* * *
Дайте мне прийти в своё отчаянье:
ваше разделить я не могу.
А покуда – полное молчанье,
тишина и ни гу-гу.
Я, конечно, крепко с вами связан,
но не до конца привязан к вам.
Я не обязательно обязан
разделить ваш ужас, стыд и срам.
И СРАМ, И УЖАС
От ужаса, а не от страха,
от срама, а не от стыда
насквозь взмокала вдруг рубаха,
шло пятнами лицо тогда.
А страх и стыд привычны оба.
Они вошли и в кровь, и в плоть.
Их даже
дня
умеет
злоба
преодолеть и побороть.
И жизнь являет, поднатужась,
бесстрашным нам,
бесстыдным нам
не страх какой-нибудь, а ужас,
не стыд какой-нибудь, а срам.
* * *
Ну что же, я в положенные сроки
расчелся с жизнью за её уроки.
Она мне их давала, не спросясь,
но я, не кочевряжась, расплатился
и, сколько мордой ни совали в грязь,
отмылся и в бега пустился.
Последний шанс значительней иных.
Последний день меняет в жизни много.
Как жалко то, что в истину проник,
когда над бездною уже заносишь ногу.
* * *
Пошуми мне, судьба, расскажи,
до которой дойду межи.
Отзови ты меня в сторонку,
дай прочесть мою похоронку,
чтобы точно знал: где, как,
год, месяц, число, место.
А за что, я знаю и так,
об этом рассуждать неуместно.
* * *
Завяжи меня узелком на платке,
Подержи меня в крепкой руке.
Положи меня в темь, в тишину и в тень,
На худой конец и про чёрный день.
Я – ржавый гвоздь, что идёт на гроба.
Я сгожусь судьбине, а не судьбе.
Покуда обильны твои хлеба,
Зачем я тебе?
Фото – “Закат” – Юлия Хобта