«Звездная» пара

Дверь двухкомнатной квартиры они мне открыли вдвоем: улыбки на лицах, отливающие золотом звезды на погонах военной формы, в несколько рядов позванивающие боевые награды на кителях обоих супругов. Да разве скажешь о таких — старики? Хотя каждому из них пошел 87-й год. Но они по-прежнему — офицеры: Мария Семеновна дослужилась до подполковника, Петр Николаевич вышел в отставку полковником.

Дверь двухкомнатной квартиры они мне открыли вдвоем: улыбки на лицах, отливающие золотом звезды на погонах военной формы, в несколько рядов позванивающие боевые награды на кителях обоих супругов. Да разве скажешь о таких — старики? Хотя каждому из них пошел 87-й год. Но они по-прежнему — офицеры: Мария Семеновна дослужилась до подполковника, Петр Николаевич вышел в отставку полковником.

Награды говорят сами за себя
Готовясь к встрече с этой семьей, больше всего волновался, как сложится интервью с полковником артиллерии. Ведь кадровые военные, пусть и в отставке, в своих рассказах очень скрупулезны в мелочах армейского дела. Потому накануне пришлось хотя бы в общих чертах пополнить свои знания о пушках в целом и о гаубицах в частности, о способах ведения артиллерией военных действий. И слушая Петра Николаевича, я уже знал, что гаубица стреляет снарядами так, как человек бросает камень: по траектории, ведь в переводе с немецкого «гаубица» и означает «орудие для метания камней». Что самая большая гаубица — знаменитая Царь-пушка калибра 900мм. Что 122 и 152 — миллиметровые гаубицы по боевому авторитету сравнимы с легендарным танком Т-34. Что еще в период Первой мировой войны 1914—1918 годов высокие российские чины предлагали «серьезно задуматься над вопросом о придаче пехоте таких частей артиллерии, которые были бы с нею органически связаны и действовали бы с нею в бою плечо к плечу, немедленно отвечая на все ее запросы и решая огнем поставленные ею боевые задачи». Что в русском «Наставлении действия полевой артиллерии в бою» 1912 года было сказано: «Всякий артиллерийский начальник обязан принять все меры к немедленному уничтожению или приведению к молчанию каждого замеченного или указанного пулемета». 
В разговоре со мной Петр Николаевич добавил: у гаубиц была такая особенность. Когда он, пользуясь данными дивизионной разведки, корректировщика и даже топографиста, определял вражескую цель для поражения, то не сразу посылал снаряд. Он вынимал его из гильзы или добавлял в нее… мешочки с порохом: дальше выстрелить — больше положить пороху, ближе — вынуть мешочек-два.  
Как выяснилось из нашего разговора, именно названные выше наставления и выполнял на своих гаубицах во время Великой Отечественной Петр Николаевич Горун, за десять дней до ее начала окончивший артиллерийское училище. Правда, ему случалось воевать и без любимых гаубиц — в роли обыкновенного стрелка с карабином. Было это в тот период войны, когда пришлось отступать с боями до самого Днепра. Но затем, вплоть до самой Германии, снова управлял артиллерией, прозванной богом войны. 
Вообще-то, он еще в школе мечтал стать авиационным инженером. А поскольку учился на отлично, то поехал из родной Хмельницкой области в Киев — поступать в авиационный институт. Было это в 1939 году, когда уже началась Вторая мировая война. И так как многие тогда в СССР не верили, что Гитлер довольствуется оккупацией только западно-европейских и африканских стран, поэтому военкоматы старались отправить в военные училища как можно больше молодежи. Так Петр Горун и оказался в стенах артиллерийского училища.
После двух лет обучения он стал лейтенантом и командиром артиллерийского взвода. В той части, в которую его направили служить, артиллерия должна была поддерживать наступления танков. Но, как показали первые бои, танки-амфибии, стоявшие на вооружении полка, были очень уязвимы в бою. «Тридцатьчетверок» же, с их собственной неплохой пушкой, которые начали выпускать только в 1940 году, насчитывалось немного. Поэтому гаубицам артиллерийского полка, в котором служил Петр Николаевич, работы хватало.
Четыре ордена на груди ветерана — яркое свидетельство значимых ратных подвигов офицера. Орден Красной Звезды — за бои на Курской дуге, Отечественной войны 2 степени — за форсирование Днепра, Красного Знамени — за переправу через Вислу, Отечественной войны I степени — за штурм Дупельского перевала. Через два дня после капитуляции Берлина он получил ранение…
После войны, которую Петр Горун закончил в звании майора, он окончил Общевойсковую академию имени Фрунзе, служил в разных частях по всей территории Союза, в том числе и командиром артиллерийского полка в Луганске. С армией Петр Николаевич не расставался до тех пор, пока в начале шестидесятых годов прошлого века не началось ее грандиозное сокращение. И сорокатрехлетний полковник стал обычным пенсионером. 
Но он не собирался сидеть без дела: окончил заочное отделение истфака Луганского пединститута, работал в машиностроительном институте…  

Медсестричка
О своей малой родине Мария Семеновна пропела строками из песни военных лет «Шумел сурово Брянский лес». Ее село в этих лесах за годы Великой Отечественной выгорало трижды, но оставшиеся в живых старики и женщины снова и снова восстанавливали его. Благо, дерева для срубов- пятистенок здесь хватало.
Но семья Марии Гокиной в те годы уже жила в городе Сталино, нынешнем Донецке. «На Донбасс», как тогда говорили, сельская многодетная семья, в которой воспитывалось шестеро детей, перебралась из этой российской области, спасаясь от голода в 1932 году.  
После окончания восьмилетки Мария поступила в медицинский техникум и в 1939 году стала акушеркой. Работая по специальности в Енакиево, она продолжала учебу в вечерней школе. Ведь в медицинский институт, куда она мечтала поступить, принимали только с полным средним образованием. Но воплощение этой мечты пришлось, к сожалению, отложить на пять лет: война… 
Военнообязанную медицинскую сестру Марию Гокину призвали на защиту страны в июле 1941-го — в состав экстренно сформированного в Сталино военного госпиталя №3467. И акушерке пришлось быть обычной медицинской сестрой и выполнять все функции, которые предписывались среднему медперсоналу госпиталя: принимать раненых в санпропускнике, перевязывать раны после операций, дежурить по ночам… 
Как признает Мария Семеновна, она почему-то боялась ран, особенно с нагноениями, но пересилила себя и… привыкла. На войне, говорит, человек ко всему привыкает — и к плохому, и к хорошему. Пыталась даже сдавать кровь тяжелораненым, но врачи, каждый раз отсылали ее обратно в палату:
— Худенькая я была, щупленькая, меня и жалели, — вспоминает Мария Семеновна. — В октябре 1941-го наш госпиталь спешно погрузили в воинский эшелон и передвинули по железной дороге к линии Белгород — Воронеж…
На одной из станций их состав разбомбил и расстрелял из пулеметов немецкий самолет. Вагон, в котором после ночного дежурства отдыхала девятнадцатилетняя Мария, от взрыва авиабомбы буквально подбросило на рельсах, и он тут же снова, тяжело и со скрежетом, плюхнулся на землю. Кто-то успел выскочить из вагона, кого-то выбросило взрывной волной… Мария тоже оказалась на железнодорожной насыпи — в бушлате и… босиком. Вокруг — убитые и раненые — и гражданские, что были на станции, и медперсонал. Особенно ощутимой для оставшихся в живых сотрудников госпиталя стала утрата хирурга Александры Ивановны Овсянниковой. Ее тут же и похоронили, обернув в обычный матрац… 
…Хоть и босиком была медсестричка, но, забыв об осеннем холоде, бросилась помогать раненым, с каждым разом все больше отдаляясь от своего состава. Когда возвратилась обратно, ее уже искали: уцелевшие вагоны уже цепляли друг за друга, готовясь побыстрее вывести состав из станции. Но вернулась Мария… обутой.
— В вещмешок, когда мы выезжали из Сталино, я положила свои гражданские модельные туфельки — как память о мирной жизни. И я верила, что они мне еще пригодятся. Бегу я к вагонам и вижу — на насыпи лежат мои туфельки! Как они там оказались — не знаю, возможно, их также выбросило во время взрыва. Обула их и — в вагон.
Потом в ее судьбе были и мирные полустанки, и обстрелы на перегонах, большие и малые города, села средней, западной полосы России, Урала, Прибалтики. Госпитали, санитарные поезда, эвакопункты…
Чтобы понять, что представляли собой санитарные поезда, надо вспомнить известный советский сериал «На всю оставшуюся жизнь». Так вот, на всю оставшуюся жизнь Мария Семеновна запомнила не тяжелейший медсестринский труд, а вагонную тряску:
— Три с половиной года я колесила в санитарных поездах по многим фронтам, — продолжает свои воспоминания Мария Семеновна. — Мы забирали раненых и возле передовой, и на так называемых РЭПах — распределительных эвакопунктах, и развозили их по профильным госпиталям. Что запомнилось? Тряска в вагоне и то, как нас выбрасывало с нар на стрелках при резких торможениях. Наверное, и сегодня я часто не могу заснуть только поэтому (смеется). К счастью, кригеровские вагоны санитарного поезда были оборудованы специальными подвесными люльками для раненых, и это позволяло им легче переносить тряску…
В санитарных поездах было операционное отделение, но помощь там оказывали несложную. Поэтому, если бойца со сложной раной необходимо было как можно быстрее прооперировать, его ссаживали на промежуточных станциях, предварительно созваниваясь по железнодорожной связи с ближайшей больницей или госпиталем. 
— Был такой раненый и в нашем санитарном поезде, — вспоминает Мария Семеновна. — Он находился в так называемой кокситной гипсовой повязке и, казалось, мог доехать до своего госпиталя. Но тут у него открылась рана, началось сильное кровотечение. Мы с хирургом еле добрались сквозь гипс до раны, и он наложил жгут, поручив мне ослаблять его не позднее чем через каждые полтора часа. Поэтому пришлось спешно высаживать раненого на ближайшей станции. А он все просил меня не бросать его, пока подвода за ним шла из села, где была больница. Я оказалась в двойственной ситуации: и раненого не могу бросить одного на станции, поскольку подвода задерживалась в пути, и отстать от поезда, которому уже открыли семафор, тоже нельзя. Наконец, уложили парня на подоспевшую подводу. К счастью, от станции до села было недалеко, и за перетянутую жгутом рану переживать уже не нужно было…
Война уже закончилась, а медсестер санитарного поезда все еще никуда не отпускали. Сначала предполагали, что их перебросят на Дальний Восток, где шли бои с японцами. Но вот уже закончились и Великая Отечественная, и Вторая мировая война… Когда же на «гражданку»? Для Марии это ожидание было особенно тягостным, ведь уже шел октябрь, а значит, мединститут откладывается еще на год… Впрочем, и этот год оказался для нее насыщенным — за это время, вернувшись в свой город, она окончила подготовительные курсы — хорошая возможность восполнить знания для таких, как она, фронтовиков, после чего и поступила в институт. По распределению ее направили в Ворошиловградский облздрав. С 1958 по 1988 годы проработала Мария Семеновна на кафедре Луганского мединститута. В 1972 году она защитила кандидатскую диссертацию: исследовала причины профзаболеваний на Северодонецком химкомбинате…
Войну она окончила в звании лейтенанта медицинской службы, а до подполковника дослужилась за всю оставшуюся трудовую жизнь.

Долгих лет!
Можно ли создать семью в семьдесят лет? Оказывается, да! Ведь именно так сошлись два одиночества и два ветерана Великой Отечественной, которые познакомились в луганском кафе «Ветеран». У каждого из них в свое время была своя семья, но у Петра Николаевича погибла в автокатастрофе жена, а у Марии Семеновны умер муж.
Сегодня в их семье царит спокойствие, взаимопонимание, уважение друг к другу. Мария Семеновна все время, пока я беседовал с ее супругом, волновалась за Петра Николаевича: «У него же сердце…».