После прихода к власти дорогого Леонида Ильича в народе пошли разговоры о смягчении антисталинской риторики, о возвращении к принципам жесткого руководства. Особых последствий этот треп не возымел. Но ожидания отразил. Поэтому, когда в витрине художественного салона по улице Артема, 129 появился парадный портрет Иосифа Виссарионовича, никто особенно не удивился. Наоборот – все поняли: началось! А бывшие фигуранты «дела врачей» срочно озаботились поиском родственников в Израиле. Благо, на Ближний Восток уже успело откочевать немалое количество дончан.
Развитие история имела скучное. В майский день, когда не по-весеннему вялые мухи взывали о приближении лета, к директору художественного салона пришли два прозаичных молодых человека. На выяснение обстоятельств потребовалось всего минут 15. После этого Иосиф Виссарионович в витрине был заменен Иванушкой-Дурачком. А директор таки удалился в направлении Мертвого Моря.
Атлантический океан
Квартал, который аборигены для простоты называли Профессорским, возник в конце переломных 20-х годов. В то время город Сталино начинали душить границы, исторические сложившиеся. Помогли административные меры: в середине десятилетия площадь города была увеличена в несколько раз одним волевым импульсом муниципалитета (или как он тогда назывался). В результате всех процессов, начала застраиваться территория к северу от Сенной площади. Что такое Сенная площадь, спросит иной неискушенный дончанин? Ответим без утайки: это – южная часть площади Ленина. Там, где сейчас фонтан. Плюс территория, занимаемая нынче зданием Минуглепрома. Там, именно там ровно столетие назад торговали сеном и соломой.
Градостроительного плана в 20-х годах не существовало. Первые документальные мысли о том, как жить дальше, в Сталино появились лишь к середине 30-х. Но тенденция наметилась гораздо раньше. Главной ее мыслью было расширение центра к северу.
И, как ничто другое, способствовало этому появление в Донецке трамвая.
Очень древний донецкий еврей с избитой фамилией Кац, дедушка моего одноклассника, вспоминал, что появление трамвая разломало время и пространство. Как будто в небе открылся новый портал. Добраться до Соборной площади стало плевым делом – пять минут езды. До появления трамвая это было целое мероприятие длиной в полчаса. Дедушка Кац жил черт знает где – в еврейской хибарке у подножия Земской больницы. Сейчас примерно в этом месте процветает один из бутиков проспекта Гурова. В начале 20-х тут была окраина города, о которую разбивались волны Атлантического океана…
Но город стал вспучиваться множеством кварталов. Одним из самых «козырных» стал Профессорский.
Образцовый квартал
Мы с моим приятелем и замечательным человеком Юрием Чирковым стоим перед профессорским домом. Который, на самом деле – сочленение двух зданий по улице Артема, имеющих порядковые номера 127 и 129. Отзвуки модернистских настроений еще можно уловить в линиях этого дома, в его строгих геометрических выступах. Но уже только отзвуки.
Квартал мыслился образцово-показательным. Эти дома должны были стать маяками нового быта. Высокие этажи. Широкие лестничные площадки. Остекленные передние. На купеческие особняки, конечно, такой стиль не «тянул», но впечатление на юзовских провинциалов производил. В сочетании с пропагандистской риторикой, Профессорский квартал действительно выглядел моделью нового мира.
«Представляешь: у них в домах даже консьержки сидели, которые следили за цветками в подъездах!» – говорил мне старый еврей Кац. Ну что ж, все может быть. Проверить показания ветерана двух империалистических войн уже некому. Юра Чирков, выросший в доме 127, ничего такого уже не помнит. Но его детство пришлось на начало 70-х. Какие в те годы уже могли быть консьержки?
Зато Чирков прекрасно помнит, что на пятом этаже этого дома жил отец Бориса Адамова, нынешнего заместителя губернатора. Кто-то имеет право не поверить, но отличные были соседи это влиятельное семейство!
Дом с секретами
В советские времена сдвоенный дом имел хитрость, о которой знали многие, но не все. Один из подъездов был сквозным. Это создавало особенные возможности. Например, во время праздничных демонстраций подъезд использовали, чтобы «сквозануть» по своим делам. В обычные дни через эту щель времени проникали во двор с более прозаической целью – справить нужду.
Рядом с «хитрым» подъездом долгие годы несла в массы свой сервис обувная мастерская. В студенческие годы просвещенный приятель рассказывал, что там можно, зная секретное слово, купить настоящую немецкую «Саламандру» всего за 45 рублей. Слова он мне не сказал, шанс на приличную обувь я так и не получил. Но для интереса в мастерскую пару раз заглядывал. Согласно законам конспирации, выглядела она совершенно обыденно. Никаких признаков подпольной жизни. Точно как хитрый магазинчик из фильма «Подвиг разведчика» со знаменитым паролем «У вас продается славянский шкаф?»
А на месте магазина «Максим» был магазин «Школьник». Там тоже журчала своя подпольная жизнь, и один из ее водоворотов формировался вокруг, как это ни смешно, туалетной бумаги. О, это был знаменитый советский дефицит! Тетеньки со связками рулонов на шее – совсем не выдумки фантастов и не гипербола Михаила Михайловича Жванецкого. Так вот, в магазине «Школьник», помимо канцтоваров, продавали и туалетную бумагу. А она тоже была всякая. Если ее делали в городе Кондрово Калужской области, то можно было и порезать мягкие ткани тела о ее рельеф. А вот московская – другое дело. Московская казалось мягкой, как шелк. На прилавках «Школьника» ее мало кто видел. И только жильцы дома знали, что ее все-таки туда привозят. И знали, как договориться с нужным человеком – то ли завхозом, то ли товароведом… Во дворе был задний выход «Школьника», посредством которого и осуществлялись эти операции.
В общем, дом если и не жил по-столичному, то подтирался уж точно, как белые люди. Впрочем, большинство обителей квартала и в остальном устроились совсем неплохо.
Венецианский дворик
Проходим с Чирковым во двор. По идее, он уже совсем не тот, что при Советах. Но нет таких мест в городе, даже в центре, даже в эпицентре, которые не сохранили бы следы прошлого. Редко когда они бывают симпатичными, но трогательными – почти всегда. Вот, за оградой – чудом уцелевшая молочная кухня. Чуть дальше – одноэтажное нечто, сарай-флигель, мальчишки использовали его как штаб в своих стратегических играх. Но новое упорно лезет в глаза. И, как обычно, оно – враг хорошего. На серовато-коричневатых стенах, которые совсем бы не возражали против доброго ремонта, обшитые пластиком балконы выглядят безвкусно, как реклама водки в фильме про любовь. И столь же издевательски.
Этот квартал был заселен квалифицированной технической интеллигенцией – народом, который так просто не потопишь. Когда в 90-х начались проблемы с финансированием науки и техники, жильцы один за одним начали удаляться в теплые края. Освободившиеся территории с готовностью занимали магазины и офисы. Вокруг них сейчас и организована жизнь дома. Но взгляд на фасад демонстрирует отсутствие однозначности – пластиковые балконы соседствуют с вековой гнилью, как здоровые и больные зубы во рту обедневшего эсквайра.
Старый двор был полузакрытым. С обоих сторон вход в него преграждала металлическая решетка с воротами: очень обособленно, тихо и уютно. Население профессорского квартала чувствовало себя, как средневековые венецианцы – хозяевами замкнутой вселенной, где есть чем гордиться и где нечего бояться, по крайней мере своим. Мальчишки… Ну, конечно, мальчишки всегда склонны к риску и пересечению границ. Но что это были за границы! Выбраться на Крытый рынок уже означало совершить поступок. Внутри квартала существовали сложные отношения между дворами, что тоже осложняло миграцию. В том дворе, где жил Чирков, интеллигентскими отпрысками верховодил, как и следовало ожидать, человек совсем другого происхождения – потомок одной из немногочисленных рабочих семей, живущих в доме, волевой и бесстрашный юноша, под предводительством которого легко было дерзнуть на отчаянную вылазку.
Доходим до арки, соединяющей двор с бульваром Шевченко. Тоже ведь граница миров! Раньше арки было две, и в обоих пахло мочой. Потом в одной организовали знаменитый магазин по торговле всяческой джинсой, и мочиться там перестали по причине наличия охраны. Потом этот проход вовсе заложили – и тогда на оставшуюся арку обрушился напор страждующих…
В общем, за арками начинался новый мир. Гастроном, где можно было купить все. Бульвар Шевченко. И дальше – школа номер 2, где училась молодая поросль из профессорского квартала. Школа имени героя войны, совершившего, кажется, подвиг Матросова. На месте нынешнего Свято-Преображенского собора красовался сквер с памятником Горькому и детским кинотеатром «Красная шапочка». В сквере для радости горожан был устроен подземный туалет – редкая вещь в советском Донецке. Разве могли неискушенные школьники знать, что в этом туалете свили себе преступное гнездо «голубые»? Искушенные – знали. А самые искушенные даже и участвовали.
Сквер с кинотеатром – это был свое, родное пастбище…
Мир Больших Дорог
Профессорский квартал в плане кино был обеспечен – будь здоров. По одну сторону – волшебная «Красная шапочка». «Живой уголок» этого кинотеатра с ярко окрашенными попугаями – из тех воспоминаний, которые намертво впечатываются в детское сознание, вместе с героями фильма «Большое космическое путешествие» или, допустим, «Розыгрыш». Позже какой-то мини-зверинец нагромоздили в кинотеатре «Донецк». Это было помпезно, это было уже совсем не то.
Кинотеатр имени Шевченко… Ну, тут совсем другие воспоминания. Туда ходили в основном на «взрослые фильмы», на «Золото Маккены» или, например, на «Фантомаса»…
Каждый двор Профессорского квартала имеет свое лицо. По замыслу или по случаю, но в каждом есть своя изюминка. Внутри дома 132 по улице Постышева – клумба и лавочки по самому центру пространства. Было бы удивительно, если бы при такой инфраструктуре не обнаружилась пустая бутылка и три стакана. Но – вот облагораживающее влияние центра! – бутылка эта из-под шампанского, а стаканы – пластиковые.
Выныриваем на свет божий, на Театральный проспект. Жизнь сразу ударяет по голове чистенькими фасадами и гламуром витрин. Возвращаемся в квартал – на нас вновь обрушивается тишина и легкий тлен. Дома, обглоданные временем. Всякие реликты вроде вывески «Прокат» на доме по улице Горького, 158. Буквы надкусаны Годзиллой и безвольно свисают, не в силах изменить ход истории и оживить систему соцкультбыта.
Квартал, который мы назвали Профессорским, воплощает в себе весь Донецк. Демонстративный порядок там, где это видно всем – и неуклонный упадок там, куда не заглядывают посторонние. Но Донецк держится даже в том случае, если о нем забывают, и даже там, где собственная ущербность особенно невыносима из-за соседства с Миром Больших Дорог.
Евгений ЯСЕНОВ