И в забой отправился Бабель молодой

Исаак Бабель31 декабря 1933 года к станции Горловка Донецкой железной дороги подошел поезд, и на перрон вышла необыкновенно красивая женщина. Человек, ее встречавший, в валенках, овчинном полушубке и меховой шапке, был счастлив.
Теперь-то он понял: если не случится ничего страшного, они будут неразлучны. Антонину Николаевну Пирожкову встречал писатель Исаак Бабель.
Впоследствии она вспоминала: “Приглашение Бабеля было предложением жить вместе. И мой приезд в Горловку… означал, что я приглашение приняла”.

Исаак Бабель31 декабря 1933 года к станции Горловка Донецкой железной дороги подошел поезд, и на перрон вышла необыкновенно красивая женщина. Человек, ее встречавший, в валенках, овчинном полушубке и меховой шапке, был счастлив.
Теперь-то он понял: если не случится ничего страшного, они будут неразлучны. Антонину Николаевну Пирожкову встречал писатель Исаак Бабель.
Впоследствии она вспоминала: “Приглашение Бабеля было предложением жить вместе. И мой приезд в Горловку… означал, что я приглашение приняла”.
Антонина Пирожкова. Родилась в Сибири. В 31-м после окончания Сибирского института инженеров транспорта работала в конструкторском бюро Кузнецкстроя. А потом переехала в Москву и поступила в Метропроект. Имя Пирожковой – в числе тех, кто проектировал первую очередь Московского метро.
И если донецкие метростроевцы на учебниках по строительству метрополитена увидят фамилию “Пирожкова”, то это опять-таки она, Антонина Николаевна. Летом 32-го года она познакомилась с Бабелем. Исаак Эммануилович был ее первой и последней любовью. После его ареста и гибели замуж она больше не вышла.
Впервые Бабель женился в 1919-м. Но вскоре его жена Евгения Гронфайн, дочь киевского промышленника, уехала в Париж “упражняться в художествах”.
В 25-м Бабель сошелся с Тамарой Кашириной. Но жизнь их не сложилась.
Бабель едет в Париж к Евгении Гронфайн, но возвращается один.
А тем временем Тамара Каширина выходит замуж. Ее новый муж писатель Всеволод Иванов переименовывает сына Бабеля из Эммануила в Михаила и дает ему свою фамилию. Ивановы делают все возможное, чтобы оградить Михаила от Бабеля. И это им удается.
Летом 32-го тоска и одиночество отступают: Бабель встречает Антонину Пирожкову.
Осенью 1993-го воспоминания Антонины Николаевны Пирожковой. Годы, проведенные рядом (1932-1939) попадают в руки ответсекретаря Донецкого общества книголюбов Галины Чумак. Она загорается:

Первые недели совместной жизни Бабеля и Пирожковой прошли в Горловке.
Читай: медовый месяц. Вот бы найти этот дом, найти – и установить мемориальную доску. Ведь в следующем, 1994-м, Бабелю – сто! Но, увы, раз за разом из Горловки приходят неутешительные вести.
Этого дома нет, да и быть не может, – говорили ей по телефону. В годы оккупации Горловка пострадала настолько, что в живых осталось не более двадцати процентов всего жилого фонда, да и то… – писали ей в письмах. – Надо бы, – уговаривали – пораньше …
Но однажды вечером – уже у меня – зазвонил телефон. Константин Сергеевич Трошкин, горловский краевед, откуда-то узнавший, что в Питере, на Невской дорожке Преображенского кладбища, прошедшим летом я обнаружил полуразрушенную могилу основателя Горловки Полякова, просил рассказать подробности.
И еще: А правда ли, что русская балерина Анна Павлова – его родная племянница? Правда.
Не спросить о Бабеле краеведа из Горловки я не мог. Но вспомнив о разрушенном городе, Константин Сергеевич только посочувствовал.
Прошло не больше недели. И вдруг, почему-то поздним вечером, Трошкин позвонил опять: Это Трошкин, из Горловки.

Дом, что вы искали, цел и невредим. Дом на двух хозяев, по Советской, 3.
Бабель жил в его правом крыле. Есть те, кто это помнит. Приезжайте…
О разговоре с Трошкиным я сообщил Чумак незамедлительно. И дело завертелось. Скажу сразу: без Галины Владимировны ничего бы не вышло. Она договорилась со скульптором – и в считанные месяцы мемориальная доска из розового гранита с металлическим барельефом Бабеля – очень тонкая и умная работа скульптора Юрия Балдина – была готова.
Чумак преодолела нешуточные бюрократические препоны. Денег на установление, разумеется, не нашли. И тогда Галина Владимировна пускает в народ подписные листы. Сдавали кто сколько мог. Откликнулись сотни.
И в день юбилея – 13 июля 1994 года, как принято говорить, при большом стечении народа, памятная доска в Горловке на улице Советской была открыта.
А из Москвы в адрес Чумак пришла телеграмма: “Радуюсь открытию… Благодарю за добрую память… Пирожкова-Бабель”.

И тут начинается самое интересное.
А ведь этот дом – совсем не тот, – сразу же после открытия заявил мне горловский краевед Александр Васильевич Шевченко. – И об этом я писал неоднократно. А вскоре мне на глаза попадается его статья “Бабель в Горловке” – в горловской “Кочегарке” за 9 июля 1994 года.
На доме, обнаруженном Трошкиным, она ставит крест: “В Архитектурном переулке стоит двухэтажное каменное здание, которое, по рассказам старожилов, было построено в 1927 году.
Однажды в разговоре с бывшим директором народного исторического музея Ф.Самохваловым мне удалось узнать, что в 1933-35 годах в этом доме жил секретарь горловского горкома партии Вениамин Яковлевич Фурер…
Одним из его гостей, приезжавших в Горловку в декабре 1933 года, был писатель Исаак Эммануилович Бабель…”И уж совсем меня сбила с панталыку областная “Жизнь”,
27 июля того же года сообщившая, что “на двухэтажном каменном здании в Архитектурном переулке в Горловке… открыта мемориальная доска, которая свидетельствует, что в этом доме останавливался И.Э.Бабель”.
А ведь со дня открытия единственной в Горловке бабелевской доски на улице Советской прошло всего лишь две недели…
И тут мне ничего не оставалось, как за правдой поехать в Москву. “Как, она еще жива, вдова Бабеля?! – удивлялись знакомые. – Если Бабелю – сто… Не может быть!”
Но – “бывает небываемое”!

Дом №24 в Петровско-Разумовском проезде я нашел без труда.
Многоэтажный добротный, из красного кирпича. В тихом, уютном месте в глубине двора, писательский. Восьмой этаж, квартира 137. Дверь открыла женщина средних лет, небольшого роста, очень ладная, симпатичная и обаятельная.
– Могу я видеть Антонину Николаевну Пирожкову?
– Антонина Николаевна – это я.
Мое изумление было таково, что, увы, стало ей заметно, она повторила еще раз, что Пирожкова – именно она, и улыбнулась.
– Слушаю вас.
Рассказав о горловских изысканиях, спросил:
– Вот, прошло шестьдесят лет, помните ли вы хотя бы улицу, где жили тогда?
– А я и не знала официального адреса.
Я приуныл.
– А вот план дома – нарисую.
И в считанные минуты она со знанием дела набросала план того самого дома (см.рисунок, для сравнения в том же масштабе приводим план дома по Советской, 3 из его техпаспорта), Рисуя, поясняла: “Смотрите, в этой комнате жили мы с Бабелем, – и тут же писала: “Мы с Бабелем”. – А в этой комнате в ту новогоднюю ночь стоял стол, – рисовала план стола. – Вот здесь, смотрите, сидел Бабель, а напротив – Фурер и я. Об этой ночи вы прочтете в моих воспоминаниях…
Впоследствии я прочитал: “За столом под Новый год Фурер смешно рассказывал, как его одолевают корреспонденты, какую пишут они чепуху и как один из них, побывавший у его родителей, написал: “У стариков Фуреров родился кудрявый мальчик”.
Бабель смеялся, а потом часто эту фразу повторял… Еще раз упомянув о горловском доме, Антонина Николаевна уточнила, что дом был на двух хозяев, жили они в правом крыле.
Об этажности она не говорила. Но если бы дом был двухэтажный, не сомневаюсь: упомянуть об этом она бы не преминула…

Так что Архитектурный переулок в любом случае отпадает…
Наша единственная встреча состоялась 11 сентября 1995 года и длилась около сорока минут. В тот же вечер – по памяти – я записал то, что вспомнилось. Антонина Николаевна делала все возможное, чтобы разыскать пять папок арестованных рукописей Бабеля. Что в них – она могла только догадываться. Возможно, лучшее из того, что Бабель написал.
Возможно, Бабель в них – “совсем другой”. Очень жалела, что никогда не нарушала этот запрет.
Бабель сказал мне, что я не должна читать написанное им начерно…”Возможно, там был роман о чекистах, над которым Бабель работал последние годы (неспроста же он бывал в доме у Ежовых). А еще – удивительная повесть на донецком материале, где главное действующее лицо – очень похожее на Беню Крика, но не Беня, а Коля, “Коля Топуз”.
Из “Воспоминаний Пирожковой”: “Коля Топуз работает в колхозе в период коллективизации, а затем в Донбассе на угольной шахте… Создается много веселых ситуаций”.
Так вот почему Бабель приезжал в Донбасс неоднократно, ездил по области, встречался с горняками, “выпытывал”, спускался в забои! Кстати, жил он и в Сталино, снимал квартиру в районе нынешнего ЦУМа (я проверил, но где именно – никто уже не знает, никто уже не помнит).
Часами не вылезал из шахты “Смолянка”: “привязывал” Колю Топуза к местным условиям. Разумеется, и будучи в Горловке, Бабель очень интересовался работой забойщиков.
Смолянка — пролетарский район Донецка, с одной стороны — террикон, с другой — трубы завода Химреактивов, а посредине, в непролазной весенней грязи, тонут бараки времен 50-х.
С ним в шахту спускалась и его молодая супруга. И оставила после этого вот такие воспоминания: “Руки и ноги вскоре онемели, сердце заколотилось, и я, например, была в таком отчаянии, что готова была опустить руки и упасть вниз”.
И даже в декабре 1935 года, когда Бабель вновь приезжает в Сталино для участия в работе Второго вседонецкого слета литкружковцев, он выкраивает время и встречается с шахтерами. И, конечно, не из праздного любопытства, не для птички-галочки, а для того, чтобы сделать своего Колю настоящим шахтером…Рукопись не сохранилась.
Пирожкова очень хотела, чтобы ее воспоминания о Бабеле, в полном объеме на русском языке книгой ни разу не выходившие (их опубликовал только журнал Литературное обозрение), были впервые напечатаны в Донецке.
Увы, по прибытии в Донецк от различных издательских деятелей я получал одни отказы: “Ну что вы? Это же неактуально!”
Теперь-то они спохватились, теперь-то они хотят. Да жаль, поезд ушел…

Вячеслав Маркович Верховский, Донецк

Добавить комментарий