Истоки
Своеобразный сказовый эпос создавался и в среде шахтеров Донбасса. Он создавался независимо от сказовой традиции, слагавшейся в более старых районах горнозаводской промышленности — на Урале и в Сибири, хотя и в характере труда и в условиях быта шахтеров Урала и Донбасса было немало общего. Как там, так и здесь — те же каторжные условия труда под землей, те же придирки, несправедливости и произвол рудничной администрации, те же грубость, обсчеты и издевательства в обращении с рабочими, те же гнетущие картины быта, тесные, зловонные «балаганы», пьянки, драки…
В одном из самых ранних произведений донбасского фольклора — предании «Шубин» отразились примитивные, суеверные воззрения шахтеров на жизнь и природу, их наивная вера в существование под землей какой-то грозной силы, которая по своей прихоти может погубить шахтеров, а может пощадить, помочь и принести им счастье.
«В шахте, — говорится в предании, — был хозяин — Шубин. Иногда он может очень много помогнуть человеку, а другой раз осердится и выгонит из шахты. Как только выйдет последняя клеть с народом, он седым стариком садится в клеть и спускается в шахту. После этого шахта обязательно окажется затопленной. А то бывает он в виде человека-невидимки. Гоняет да гоняет вагоны с углем и дает заработать очень много, как был случай с одним шахтером в Грушевке».
Далее в сказе повествуется о том, как один шахтер, кутнувший под праздник и пропивший все до копейки, вызвался поехать в шахту и выполнить там срочную работу. В шахте он встретил старика с железным крюком в руках и принял его за стопорного. Но потом оказалось, что это был Шубин. Шахтер так перепугался, что поседел и не мог больше оставаться на шахте ни одного дня.
Заканчивается предание в спокойном повествовательном тоне: «С тех пор этого молодца никто и никогда не видел в Грушевке».
Пересказанный нами вариант предания о хозяине угольных пластов Шубине был записан в 30-х годах XX века в городе Шахты, и действие его происходило в том же городе — бывшем Александровске-Грушевском, или, как называли в просторечье, Грушевке.
Это предание о Шубине знают в различных вариантах старые шахтеры и в других районах донецкого края — в Горловке, Кадиевке, Макеевке, Краснодоне… В каждом из вариантов имя героя, его характер и способность содеять и добро, и зло остаются неизменными, но Шубин выступает в различных перевоплощениях: если в «Грушевском» варианте он старик, работающий под землей дежурным в рудничном дворе, у клетей, то в другом варианте, который довелось слышать где-то писателю Борису Горбатову, он — бывший шахтер, поссорившийся с шахтовладельцем-иностранцем и из-за мести взорвавший его шахту. С тех пор он бродит по заброшенным горным выработкам и пугает шахтеров: «Ну, кому встретится — тому, значит, скоро амба: завалит».
Шахтерская фантазия приписывала Шубину самые необычные поступки: то он защекотал до полусмерти старика-стволового в рудничном дворе, то явился в шахте к забойщику, человеку трудолюбивому, рубившему в узком забое — печке крепкий пласт. Забойщик увлекся и забыл обо всем на свете. Вдруг «кто-то дернул его сзади за чунь». Забойщик подумал, что это кто-то из шахтеров шутит, и продолжал старательно орудовать обушком. Его снова дернули. Шахтер ругнулся, но не стал отвлекаться. Но вот его дернули снова несколько раз, и он гневно обернулся в сторону назойливого шутника. Но… в печке никого не было. А потом уже дернули его с такой силой, что забойщик кубарем выкатился из печки на продольный ход. И в тот же час у пласта что-то затрещало, загрохотало… Вырвались столбы черной угольной пыли, сплошным потоком стали выкатываться из печки крупные куски угля, и навалило их скоро огромную кучу. Забойщик, выходит, благодаря заботе Шубина и сам спасся, и заработал в эту ночь уйму денег.
Забавные истории
Шахтеры — большие любители всяких забавных историй. Кое-кто из них, тем более самые суеверные, забитые, несомненно, верили в существование какой-то неподвластной человеку подземной силы, которой в шахте надо остерегаться. Под землей человеку нередко приходилось наблюдать грозные явления, но постигнуть их своим умом и правильно объяснить их он не мог. В шахте случались внезапные обвалы, взрывы, затопления горных выработок водой, хлынувшей неведомо откуда, случались, да случаются и теперь, внезапные выбросы угля и газа. В тишине, под мрачными сводами горной выработки, слабо освещаемой тусклым светом шахтерских ламп, настороженный слух рабочего, оставшегося в силу различных обстоятельств в одиночестве под землей, уловит и гулкие раскаты оседающих пород, и потрескивание древесной крепи, и шипение воздуха, непременно сопровождающие отслаивание в кровле пластинок глея. Все эти загадочные явления суеверный шахтер, тем более еще не привыкший к шахте новичок, мог объяснить проявлением чего-то сверхъестественного и враждебного человеку.
Однако среди шахтеров было не столь уж много простаков: суровая жизнь, привычка к опасности, подстерегающей их под землей на каждом шагу, отчаянная готовность в любую минуту постоять за себя, неверие в Бога, коль наделил он их такой горькой судьбой, не уживались с верой и в Шубина. Поэтому наряду с преданием о хозяине пластов они рассказывали при случае, например, во время перекура в нарядной, всякие истории, в которых не было ничего таинственного. Так, в одном из сказов шла речь о козле, который случайно забрел по наклонному стволу в шахту и долго бродил там по горным выработкам, пугая народ.
Другой сказ — «Как гусь зарубщиков из шахты выгнал». В этом сказе все события изображаются через восприятие одного суеверного шахтера. В тот день, когда случилась с ним беда, зарубщики завели между собой разговор о колдунах, ведьмах и о Шубине. Нервы у шахтера, когда он работал в лаве, были напряжены до предела. И вдруг неподалеку от него, в «воздушной», то есть в вентиляционном ходу, что-то зашуршало и захлопало.
— Ведьма! — крикнул забойщик и кинулся бежать. А позади него все продолжало что-то хлопать и кричать «го-го-го».
Вслед за паникером, побросав инструмент, бежали и остальные зарубщики. Не на шутку струсив, они едва выбрались из шахты.
Хозяину сообщили, что под землей появилась, видимо, нечистая сила, и надо бы пригласить попа, отслужить молебен.
Хозяин прибежал в казарму и набросился с ругательствами на зарубщиков, поднявших панику. Но волей-неволей пришлось принимать какие-то меры. Кстати, старики-шахтеры вызвались полезть за хорошую плату в шахту и поймать нечистую силу. И вывезли они из шахты… самого обыкновенного гуся.
Сказы в Донбассе обычно можно услышать из уст престарелых шахтеров, немало потрудившихся на своем веку. Им есть о чем рассказать дотошным и любознательным слушателям, коими чаще всего оказываются молодые горняки, приехавшие недавно в Донбасс и осваивающие тут при помощи и под отеческим призором умелых, кадровых рабочих горняцкие профессии. Новоселов, естественно, интересует и прошлое, и настоящее этого края, где им предстоит жить и трудиться. Иному шахтеру-старику случается выступать перед молодежью в общежитии или клубе не однажды, и с каждым разом его рассказ становится все интереснее, все содержательнее и обретает все новые и новые краски.
Типизация, яркий язык, стройная композиция
Разумеется, сказом можно назвать не всякий более или менее внятный рассказ бывалого человека о каком-то случае, свидетелем которого он мог быть в шахте, деревне, на заводе, городской улице. Как и любому произведению устного народного творчества, сказу должны быть присущи и яркий язык, и стройная композиция, и типизация, то есть обобщение наблюдений за жизнью. Не все устные рассказы донецких шахтеров отвечают этим требованиям, но лучшие рассказчики умеют пользоваться красочным и колоритным языком, наполнить свой рассказ яркими бытовыми деталями и богатым социальным содержанием.
Любую тему каждый из рассказчиков интерпретирует по-своему, но наиболее искусным из них одинаково свойственно отличное знание того, о чем они рассказывают, стремление остро построить сюжет, оживить его колоритными штришками, характерными сценками из шахтерского быта, ввести в ткань рассказа диалогическую речь, заставив каждого из персонажей изъясняться своеобразным, ему одному присущим языком. Диалоги в сказах связываются самыми краткими, необходимыми пояснениями. В таких сказах, как «Шубин» и «Святая получка», преобладает именно диалогическая речь, и она очень верно характеризует говорящих, поэтому у рассказчика и нет нужды тратить слова и время на то, чтобы описывать характер того или иного персонажа, его манеру держать себя, его язык.
В день выдачи получки шахтовладелец, зайдя в рабочую казарму, обращается к шахтерам:
— Вставайте, сукины дети! Господу Богу помолимся и приступим к святой получке.
Это «сукины дети», ворвавшееся даже в приглашение к молитве, как нельзя лучше характеризует высокомерие и грубость эксплуататора, изобличает его как ханжу и лицемера, привыкшего разговаривать с шахтерами надменно, грубо. Подобным образом он отвечает и на просьбу шахтера выдать все заработанные деньги, не оставляя их до следующей получки, так как ему надо послать их родным в деревню. Хозяин отвечает: «Авось твоя деревня не подохнет, а мне деньги нужней».
«Мне деньги нужней» — это и основа убеждений, и главный довод, и побудитель всех поступков любого нахала и обиралы, какими по существу были все шахтовладельцы.
А вот диалог из другого сказа «На пасху»:
— Кум, кум Ягорка!… Ты чего же не пьешь? Гребуешь нами? Знаем, не по шерсти мы вам. Ну, ничего: разбогатеем и мы когда-нибудь.
— Милый мой сваточек, ух, как я тебя люблю за твой характер!
Это разговаривают между собой во время попойки в рабочей казарме шахтеры из разных артелей. Тут уже нет грозных слов, окриков, угроз, здесь море разливанное. Подвыпив, люди стали добрее, и это чувствуется в их льстивых и заискивающих словах. Причем, такие слова, как «гребуешь», «не по шерсти мы вам», сразу показывают, что произносит их человек из простого народа, а яканье — Ягорка вместо Егорка — говорит о том, откуда этот человек родом: он, скорее всего, из Орловской или Курской губернии, где крестьянским говорам было свойственно это яканье.
Бывший шахтер С.П.Каменев, от которого записан сказ «На пасху», видимо, очень хорошо знал песенное творчество рабочих: в своем устном рассказе о том, как в былые времена на руднике праздновали один из религиозных праздников, он приводит по памяти сразу три частушки, употребляет также некоторые уличные присловья, слышанные, вероятно, от шахтеров: «Купи свою гармонику и наяривай, а от чужих проваливай», «Чья б рычала, а твоя б молчала» и т.п.
Неизменный мотив сказов
Особенно часто и охотно старые шахтеры рассказывают о минувшем, о том, как глумились над ними хозяева шахт, подрядчики и артельщики, как унижали на каждом шагу их человеческое достоинство, и в противовес этому — как переменилась жизнь шахтерская при новой власти. Сказы на эти темы записаны в различных районах Донбасса, и это лишний раз подтверждает, что то, о чем в них рассказано, было для старого Донбасса типично, что это не измышлено, не сочинено, а передано так, как оно было в жизни. Таковы сказы «Жизнь-мачеха», «Вольная каторга», «На Карповском руднике» и другие.
Неизменный мотив этих сказов — каторжный труд шахтера в былые годы, взятки и магарычи, без которых невозможно было поступить даже в шахту, бесцеремонные обсчеты рабочих при выдаче заработка и т.д., и т.п.
День получки был очень характерным для старого шахтерского быта. Так как скудного заработка шахтерам никогда не хватало, они вынуждены были залезать в долги — брать товары в хозяйской лавке, где цены были выше, а качество товаров куда хуже, чем на вольном рынке. В получку хозяин удерживал долги шахтера из его заработка, да при этом еще и обсчитывал рабочего. Тему о получке и обсчетах шахтеров не упускает из виду ни один рассказчик. С.П.Каменев передает сцену получки в виде характерного диалога.
— Хлеб, мясо, рукавицы брал? — спрашивает горняка шахтовладелец.
— Да я, Фома Васильевич, ничего не брал.
— А не брал, так запишем, что брал. Получи три рубля и иди с богом.
А подрядчик из сказа старого макеевского шахтера И.Е.Жура поступал еще проще: даже тогда, когда не к чему было придраться, он взыскивал с горняка штраф.
— Знаешь, паря, — говорил он при выдаче денег, — что-то я за тобой ничего не заметил. Одначе не может быть, чтобы ты чего-нибудь не сотворил. Я у тебя рублик сниму, чтоб наперед понимал порядок и — ни-ни!
Ярко изображает сцену выдачи платы с шахтерам и другой рассказчик — чистяковский горняк И.Полянский в своем сказе «Жизнь-мачеха». «Придешь к артельщику за получкой, а он подсчитает все, что забрано в долг в хозяйской лавке, и начинает с тобой такой разговор:
— В лавке был.
— Был, — говоришь ему.
— Вино с кумом пил?
— Нет, не пил.
— Ну, положим, что не пил.
Артельщик загибал один палец на своей руке. Это значило, что «в счет вина» он обязательно удержит из твоего заработка, сколько ему вздумается».
А вот еще одна характерная сценка из того же сказа. Деньги с шахтеров вымогали не только шахтовладельцы, подрядчики и артельщики, брали взятки и урядники. Если тот или иной шахтер числится «неблагонадежным», то есть относится к царскому строю без особой симпатии, или если у него нет паспорта, ему не обойтись без того, чтобы не дать начальству взятки. Когда такой человек шел прописаться в полиции, урядник загадочно спрашивал его:
— Ну что же — покраснеет или посинеет?
«Другой новичок, — говорится в сказе, — и не понимал, что это значит. А дело было простое: урядник спрашивал, какую взятку получит: красненькую — то есть десять рублей, или синенькую — пятерку. Без взятки не пропишет».
Темным пятном в шахтерском быту были пьянки. Шахтеры искали в них забвенье от несносных тягот жизни. Эти пьянки, случавшиеся преимущественно в дни получек и религиозных праздников, заканчивались нередко драками, поножовщиной, убийствами. Характеризуя жизнь шахтеров на французских рудниках Донецкого бассейна, газета «Правда» писала:
«Работают шахтеры как проклятые, пьют водку, пропивают и без того скудный заработок. Капиталистам на руку, когда рабочие, отсталые, пьянствуют и не читают рабочих газет. При наличности таких рабочих горнопромышленникам есть широкая возможность поступать с ними, как им вздумается».
Пьянки на шахтах были повсеместным явлением. О них вспоминает и старый горняк Кошар, работавший на кадиевской шахте «Центральная-Ирмино» почти со дня ее основания в 1900 году:
«Пили артелями… Купит артельщик несколько ведер водки и пива, и всей артелью пьют. Пьют без просыпу несколько дней, не выходя на работу, пока не кончатся деньги…
Воскресные дни почти всегда кончались кровавыми драками: артель на артель, курские на смоленских, воронежские на орловских».
Вспоминая былое, редко кто из старых шахтеров не скажет о кабаках, пьянках и драках. Но тут же и объяснит, что влекло шахтеров к водке, почему случался на шахтах дикий разгул.
«…О клубах там, о развлечениях и разговора не было, — вспоминает старый горняк горловской шахты «Кочегарка» Ф.Д.Клоков. — Одна услада — монополька да пивная.
Как, бывало, жалованье дают, на руднике драки да поножовщина.
А отчего? Не от того, конечно, что друг на друга зубок острили, человек человеку зверем был. Нет! От нищеты, от жизни каторжной, от тоски и страха, что полезешь в уступ, а на-гора в мешке выдадут».
Пьянки и драки шахтеров, как мы видели, не обошла в Донбассе частушечная поэзия, нашли они отражение и в сказах. Записанный от шахтера С.П.Каменева сказ «На пасху» рисует мрачную картину: когда до нитки пропившиеся на первый день Пасхи Христовой шахтеры просят подрядчика дать им «опохмелиться», он подзадоривает их: «Вы бы, лучше, сегодня босякам набили. Вот за это я бы вас угостил на славу. Ух, как я эти дела уважаю!». И шахтеры, как хотел того подрядчик, затеяли драку с «босяками» — неугодными ему рабочими.
Эти устные рассказы навсегда останутся незаменимо ценным материалом, который может пригодиться для истории, искусства, литературы.