«Косой пласт» Аркадия Гайдара

Аркадий Гайдар

Через Горловку пролегли жизненные дороги многих известных писателей и поэтов. Родом из нашего города Юрий Чёрный-Диденко, долгое время жил здесь Борис Горбатов. Слышал я также, что гостили в Горловке Евгений Шварц и Владимир Сосюра. Последний даже посвятил Горловке восторженное стихотворение «Я йду проспектом у гудків привіті» (интересно, знают ли о нём школьные учителя украинского языка, читают ли своим ученикам?). Но вы наверняка удивитесь (как изумился и я), узнав, что в нашем городе бывал Аркадий Гайдар. Более того, автор самой любимой книги советской детворы «Тимур и его команда» даже работал на одной из горловских шахт. Этот факт мне подтвердили в музее истории.

– Действительно, Аркадий Гайдар в середине 20-х годов некоторое время находился в Горловке, – сказала младший научный сотрудник Лариса Прохорова. – Но на какую из шахт он устроился, неизвестно, и сильно сомневаюсь, что когда-либо это удастся выяснить: единственное найденное документальное подтверждение его пребывания в нашем городе – очерк «Пути-дороги».

Я нашёл этот очерк в трёхтомнике Аркадия Гайдара. В июле 1926 года его по частям опубликовала пермская газета «Звезда». Речь идёт о путешествии вчерашнего командира Красной Армии Аркадия Голикова, мечтающего стать писателем, пешком по Харьковщине и донецкому краю. Самое интересное, что слово «Горловка» не упоминается ни разу. Из близких нам географически топонимов проходят только Артёмовск и… Никитовка. Как раз возле Никитовки разошлись пути бывшего краскома и двух беспризорников, с которыми он целую неделю шёл от Северского Донца. Они остались на станции, чтобы примоститься к поезду и уехать в Крым, а Гайдар же пошел дальше, направляясь к шахтам. К какой же из них он пришёл? В середине 20-х в Горловке ещё не было шахт им.Румянцева (открыта в 1932 году), им.Гагарина (её предшественница №19/20 вступила в строй в 1929-м), им. Изотова (работала с конца войны). Стало быть, остаются госрудники Первый (потом «Кочегарка»), Пятый, который, кстати, уже носил имя Ленина, бывшие «Мария» («Комсомолец») и «Государев Байрак» (им.Калинина), Кондратьевский, Восьмой и Девятый (позже объединенные в шахту им.Гаевого).

За помощью обратимся к самому Гайдару, который пишет:
«Был уже вечер, когда тяжело пыхтящий товарный поезд нагнал меня.
– Эй, эй, дядя! – услышал я приветливый оклик и, приглядевшись, заметил две всклокоченные головы, высовывающиеся из перегородки угольного вагона». И дальше. «Прошел ещё с версту, вышел за кусты и остановился. Горел горизонт электрическими огнями, и огромные, как египетские пирамиды, горы земли, вывезенные из прорытых шахт, молчаливо упирались острыми конусообразными вершинами в небо. А по небу, точно зарево тревожных пожаров, горели отблески пламени раскалённых коксовых печей.
Шахты Донбасса были рядом».

Двигаясь вдоль железнодорожного полотна от Никитовки, Гайдар не мог выйти к рудникам современных Никитовского или Калининского районов, для чего ему пришлось бы круто поворачивать или налево, или направо. Только к старейшей донецкой шахте, ныне закрытой «Кочегарке».

Писатель вскользь упоминает, где пришлось ему жить время, пока работал. Обретался он в так называемой казарме, куда селились, например, крестьяне, приезжавшие за месяц-другой заработать на корову или лошадь: «За двадцать семь рублей в месяц я нанялся вагонщиком в шахту. Дали мне брезентовые штаны, рубаху и три жестяных номера – на фонарь, на казармы и личный номер… В два часа следующего дня со второй сменой я вышел на работу. Поднялся на вышку. Там шмелиным гулом жужжала тысячная толпа шахтеров. Подошел к окошку. Штейгер равнодушно вписал мое имя и крикнул десятнику:
– Возьмешь на Косой пласт».

Условия, в которых пришлось ему работать, описаны детально. По сути, эта часть очерка – короткая документальная лента о труде горняков до массового прихода под землю машин (хотя, на мой взгляд, многое осталось в шахте таким же, каким было почти сто лет тому назад).
«Звякнул сигнал, и бешено завертелись приводные ремни, и из темной пропасти шахтового ствола выплыла двухэтажная клеть. Дождались очереди, залезли, стали плотной грудой, тесно прижавшись друг к другу. Потом протяжный, длинный гудок медного рожка – и клеть рвануло вниз. Почему-то все молчали, клеть стремительно падала, но казалось, что она летит вверх.
…Первая остановка – штольня на трехсотом метре, вторая на четыреста тридцать седьмом, но есть еще и третья. Вылезаем на второй. Тускло светят раскачивающиеся фонарики, и длинной вереницей шахтеры тянутся по изгибам узкой шахты, постепенно теряясь по разным штрекам и квершлагам.

Нас остаётся трое. Мы прошли уже около двух верст под землей, наконец упираемся в тупик. Забойщик, полуголый, забирается под аршинный пласт и лежит там, как червяк, сдавленный земляными глыбами, и киркой бьет уголь, который по косому скату «печи» летит в штольню. Мы лопатами нагружаем вагонетку и везём её сажен за полтораста – там яма. Что это за яма, я не знаю, но я знаю, что когда в нее сваливаешь уголь, то он шумит и с мёртвым, глухим стуком катится куда-то вглубь далеко вниз.
– Куда? – спрашиваю своего соседа.
– В коренной нижний штрек, туда ссыпается весь уголь со всех штолен, и уже оттуда идет он наверх.

На пятом часу с непривычки у меня заболевает спина, хочется курить, но нельзя, хочется пить, но нечего. Везде ручьями бежит чистая, холодная вода, подошел, пополоскал черные, как у трубочиста, руки, набрал в пригоршню, хлебнул и тотчас же выплюнул с отвращением, потому что кислой тиною стянуло весь рот.

На восьмой час я – не я. Горло пересыпано пудрой черной пыли, сумасшедшие гудят по шахтам ветры, но с тела льётся и смешивается с угольной грязью крупный пот.

Для того чтобы подняться наверх, нужно сначала спуститься вниз. Пошли по штольне.
– Стой, – говорит мне забойщик. – Мы пришли. Я ничего не понимаю, потому что около меня только голые стены и никаких выходов нет. Забойщик подходит к той самой яме, куда я только что ссыпал уголь, и открывает крышку.
– Лезь за мной.

С трудом протискиваюсь в яму. Стенки ее обшиты деревянным тесом. И в ней можно только лежать. Крепко сжимаю лампу и чувствую, как подо мною катится уголь, и сверху катится уголь, засыпается за шею, за рукава, и сам я, почти не сопротивляясь, в темноте стремительно лечу вместе с углем куда-то вниз.
– Держись! – кричит мой спутник.

За что держаться, как держаться, я не знаю, но чувствую, что к чему-то надо быть готовым. Р-раз – вылетаю в нижний штрек. После восьмидесятиметрового стремительного полета встаю измятый и оглушенный падением. Идём дальше. Штольня расширяется, отовсюду тянутся шахтеры, подходим к стволу и ждём очереди. Наконец выбираемся в клеть, опять гудок – и сразу вверх.

Выхожу из клети, шатаясь, жадные глотки воды и жадная затяжка свернутой цигарки махорки. Спускаюсь, сдаю лампу. На дворе ночь. Долго моюсь в промывочной горячей водой, но, вернувшись в казармы и бросившись на нары, вижу перед собой осколок разбитого зеркала. Смотрю и не узнаю себя: под глазами чёрные полосы, глаза лихорадочно блестят, лицо матовое, губы подчеркнуто красные. Закуривая и откашливаясь, плюю на пол, и из лёгких вырывается чёрный угольный плевок».

Проработал Аркадий Гайдар на Первом руднике полтора месяца. Как он пишет: «Стал я худым, глаза, подведённые угольной пылью, как у женщины из ресторана, и в глазах новый блеск – может быть, от рудничного газа, может быть, просто так, от гордости». Но, томимый жаждой новых впечатлений, он, получив заработанные двадцать семь рублей, отправился дальше странствовать по донецкому краю.

Денис РАФАЛЬСКИЙ, «Кочегарка»

0 ответ на “«Косой пласт» Аркадия Гайдара

  1. Самое интересное, что когда читаешь очерк "Пути — дороги", становится очевидным, что речь идёт о пологом падении, коего в Горловке не наблюдалось в последнии миллиарды лет. Так что, то что он пошёл по путям от Никитовки, не даёт оснований считать его горлорвским писателем. Человеку не смыслящему в устройстве шахт, впрочем, простительно.

  2. Не заметил, что статья дает основания считать Гайдара "горловским писателем". Более того, фраза "в нашем городе бывал Аркадий Гайдар", как по мне — так утверждает обратное.

Добавить комментарий